В третью стражу [СИ] - И Намор

    — Почему бы и нет? — Согласился Баст, и они отправились в кафе. А первым человеком, которого Баст увидел, войдя в затянутый табачным дымом зал "журналистского клуба", был не кто иной, как помянутый уже сегодня утром Майкл Гринвуд, третий баронет Лонгфилд.

    "Случай? Возможно. Но уж больно странный случай".

    — Вы не знакомы, господа?

    — Мне кажется, мы встречались...

    — В Антверпене. — "Предположил" Баст.

    — Нет. — Покачал головой Майкл. — Нет. По-моему, в Амстердаме!

    — Точно! — Облегченно улыбнулся Баст. — Но вы должны меня извинить, я совершенно не помню, как вас зовут.

    — Взаимно! — Улыбнулся в ответ Гринвуд, и они, наконец, познакомились.

    2. Татьяна Драгунова, Берлин, 20 июня 1936 года, суббота

    В работе "дивой" были и приятные стороны. Усталость и опустошение после концерта компенсировались энергетикой эмоций полученных от благодарной публики. А фонтаны славословий и лучи всеобщего любопытства тешили тщеславие. Ах, как смотрели на нее мужчины! И какие мужчины! Уж точно не чета какому-то зачуханному "оберфюрреру" фон-Как-Там-Его... Нет, не чета.

    "За мной сам Пикассо... ммм... волочится!" — Подмигнула она себе в зеркало и, смутившись, покачала головой. Опьянение славой ведь тоже со счетов не сбросишь! Пьянит проклятая, буквально сводит с ума, заставляя делать совершенно непозволительные вещи. "Головокружение от успехов"? Зачем, спрашивается, весь этот табун поклонников, включая сюда и Мориса Шевалье, если на самом деле нравится ей один лишь Пабло?

    "Нравится или...?" — Спросила она себя.

    "Нравится". — Ответила сама себе.

    Ну, хоть трезво мыслить не разучилась: если бы влюбилась по-настоящему, не стала бы – даже мысленно – сводить счеты с Олегом. А тут...

    "Я ему ничем не обязана и ничего ему не должна. И он мне тоже..."

    Вся "житейская мудрость", логические умопостроения и народные пословицы ничуть не успокаивали и ничего не объясняли.

    "С этим срочно нужно что-то делать. Чай не юная девица, даже если и выглядишь, как барышня на выданье. Когда же ты научишься понимать-то? Да и объективно, какая ты, к дьяволу, дива? Ты лишь играешь "богиню", имитируя талант и шарм. Все ведь заемное..."

    "Ну, не скажи!" — Она все-таки взяла из лежащего на столике перед зеркалом портсигара длинную тонкую папиросу и закурила.

    "Допустим, песни чужие. "Ворованные" из будущего песни. Но поешь-то их ты сама. Никто за тебя на сцену не выходит и на подиуме не танцует. И поешь сама, и сама улыбаешься "волшебной улыбкой", о которой уже написали и Поль Элюар, и Тристан Тцара[325]. Это ты, Татьяна, потому что именно ты и есть Виктория Фар. И никого другого здесь нет! Ну, да, ну да и ты Жаннет! — Татьяна улыбнулась возмутившемуся подсознанию.

    "Звездная болезнь – детская болезнь... эээ... левизны!? Ну-ну...".

    Временами приходилось себя одергивать как дурную, наклюкавшуюся сладкого винца, девчонку. Ведь при всем при том Татьяна отлично понимала, что Викторию лепили всей командой. И где бы она была без Олега или Ольги, Степана или Виктора? Каждый внес в предприятие "Виктория Фар" свою и часто совсем немалую лепту, а уж про Виктора забывать, значит, и вовсе стыд потерять. Виктор и работал, как вол, и был – что отнюдь не маловажно – все время с ней, стоически выдерживая ее капризы, помогая и поддерживая, а временами и направляя. И все это без ажитации и, что еще любопытнее, без каких-либо даже самых "аккуратных" поползновений в направлении ее койки. А ведь умен, самостоятелен и самодостаточен. Мог бы и покомандовать, и попретендовать, тем более что и собой недурен, и, как неожиданно выяснилось, бешено талантлив отнюдь не только в химии или кручении украинских мясных бизнесов. "Переколпачив" на новый лад два десятка чужих песен, Виктор предложил – это случилось в начале мая – дивную песенку, которая понравилась не только ей. Но тогда даже в голову не пришло...

    — Витя, — попросила Татьяна его в начале июня, — ты бы заказал этому парню что-нибудь еще.

    — Какому парню?- Федорчук был занят изучением финансовых документов и даже взгляда от бумаг не поднял.

    — Ну, этого, который "Дождь" написал. Ты же видишь, как ее принимают. Шлягер!

    — Нет проблем. — Он так и не поднял на нее взгляд, но вечером положил на стол пачку нотных листов.

    — Витя... — Опешила она. — А когда...?

    — Этот парень я. — Сказал он, закуривая. — Посмотри. Если понравится...

    Понравилось, да еще как! Сегодня она их впервые спела со сцены, и немецкая публика, ни бельмеса не понимавшая по-французски, а значит и не способная оценить великолепную игру слов и смыслов, приняла на ура. Немцев очаровали мелодии, а тем немногим, кто все-таки знал галльский, понравились еще и стихи новых песен Раймона Поля.

    "Поль велик! — Улыбнулась Татьяна своему отражению. — Велик как револьвер Магнум, он им всем еще покажет, кто тут Элюар, а кто Арагон! Он им всем еще нос утрет!"

    3. Степан Матвеев, Барселона, 26 июня 1936 года, пятница

    Опять было жарко.

    "Или лучше сказать – снова?"

    С русским языком происходили совершенно удивительные вещи. Вчера, например, гулял он по бульвару Рамблес. Один. Без цели. Просто вышел ближе к вечеру из отеля с надеждой поймать прохладный морской бриз. И не ошибся: ветерок, то слабый, едва заметный, то резкий, порывистый, замечательно освежал лицо. И пах дивно. Морем. Даже курить не хотелось, чтобы не перебивать табачным дымом неповторимый аромат "южных морей". Так и гулял, со шляпой в одной руке и незажженной сигарой – в другой.

    Как ни странно, встретил пару знакомых – вот уже и знакомыми обзавелся! — и вдруг услышал за спиной разговор двух женщин. Степану показалось, что обе они молоды и красивы. Жгучие брюнетки, как Кармен в виденном им в другой жизни испанском фильме-балете. И он стал придумывать их облик, одежду и тему разговора. Делал он это без какой-либо специальной цели. Просто, чтобы время убить, никак не более. Ни романа, ни интрижки заводить Степан не собирался, все еще находясь в состоянии острой влюбленности в Фиону. Но игра ума – это всего лишь игра, не правда ли? И прошло не менее пяти минут, прежде чем он осознал, что говорят женщины по-русски и обсуждают декоративное искусство совершенно неизвестных Матвееву художников: Монтанера и Кадафалка. Вот, что творилось с его русским языком. Безумие какое-то, одним словом, но, тем не менее, факт.

    Степан вздохнул, изобразив образцово показательный "тяжелый вздох", и начал одеваться. Делать нечего — Испания не Африка, и появляться на публике в "колониальных" шортах и пробковом шлеме не стоило.

    "Не поймут-с..."

    Светлые чесучовые брюки, белая рубашка... и, поскольку, еще не вечер и не на деловую встречу идет, можно обойтись без галстука, пиджака и — "Пропади она пропадом!" — шляпы. И все равно, не то, не так и вообще неудобно.

    "Боже! — Подумал Степан, покидая гостиничный номер. — Как я буду пахнуть уже через полчаса!"

    Но, увы, здесь и сейчас с дезодорантами дела обстояли не лучшим образом, и еще долго будут так обстоять. Придумать бы что-нибудь такое, да внедрить, вполне можно было бы обогатиться. Однако не судьба. Как и из чего делают дезодоранты, не знал никто из их маленькой компании, даже "великий химик" Витька Федорчук. "Девки" вон носятся с идеей прокладок и тампонов, но это ведь тоже отнюдь не детская технология. Гигроскопические материалы на дороге не валяются, а если где-нибудь и существуют в природе, то и стоят соответственно. Поэтому и приходилось пока обходиться тем, что все-таки есть: жутко неудобным ароматизированным тальком, ну и одеколоном злоупотребить пока еще в порядке вещей.

    На улице оказалось чуть лучше, чем в номере, хотя ни бриза, ни электрического вентилятора в наличии не имелось. Но на широкой – по-ленинградски просторной — Виа Розелло дышалось и потелось, скорее нормально, чем экстремально. И не надо было ограничивать себя в выборе напитков.

    Степан прошел немного по проспекту и, подобрав заведение по вкусу, присел за выставленный на тротуар столик.

    "Стакан холодного cava brut nature – вот что нужно человеку, чтобы спокойно встретить... очередной день".

    Местные шампанские, ну да, ну да – игристые – вина ничем, кроме цены, разумеется, от французских не отличались. Даже, напротив, это вот охлажденное на льду сухое вино из Приората, что неподалеку от Террагоны, оказалось на вкус – во всяком случае, на вкус Матвеева – даже лучше какого-нибудь Дом Периньон.

    Степан сделал пару глотков, чувствуя, как освежает его вино, казалось, несущее с собой знобкую прохладу горных ущелий и ледяное веселье срывающихся со скал струй. Ну, и легкий привкус винограда на самой границе чувственного восприятия и, как говорят специалисты, минеральную ноту, добавляющую вкусу недостающей другим напиткам остроты.